вторник, 31 октября 2017 г.

Танит Ли. Башня Сомбрус

Навстречу Хэллоуину - 2017...
Один из лучших рассказов Танит Ли
Печальный, пугающий, странный...
Мрачный, как башня, о которой говорится в рассказе.
И еще - очень важный для биографии Ли, во многом объясняющий странные эксперименты, которыми она занималась в последние два десятилетия творческой деятельности.
Теоретически - не совсем хоррор.
Эмоционально - подлинное воплощение ужаса...
Адекватный перевод на русский этого крика души - кажется, невозможен.
И тем не менее - перевод Александры Голиковой

Танит Ли
Башня Сомбрус


Весонтан скакал в Южную Пустошь. Холодный солнечный свет, отражаясь на его угольно-чёрных доспехах, становился синим, а каштановые волосы оттенка умбры развевались на ветру.
Дивные плодородные земли Креннока, дворец короля, которому служил Весонтан, воинское братство, место в котором он добыл своими копьём и мечом - всё это осталось далеко позади. Позади остались и две женщины Весонтана; обе были прекрасны, но каждая по-своему: одна - бледная, другая - тёмная, одна - стройная, как цветочный стебель, другая - пышная, как розовый бутон. Даже собственное имя Весонтана, по сути, осталось позади: в Кренноке о нём слышали почти все, но здесь, в этой гиблой земле, путешественники появлялись редко, а новости - ещё режё, и слава увядала быстро, подобно траве.


Но пять сестёр слышали его имя. Они, эти пять ведьм, появились в Креннок-доле пять месяцев назад и завыли, предвещая смерть пятерым мужам. Все эти мужи, предположительно, были героями, особенно Голбрант, почти единодушно признанный самым преданным, самым отважным, самым благородным - словом, лучшим воином короля. Когда ведьмы произносили пророчество, Голбрант как раз играл на золотой арфе, которая покоилась у него на плече так ловко, будто сидела на нём, как птица. У арфы было лицо женщины, и когда сёстры заговорили, стоя посреди тронного зала в окружении мраморных древоподобных колонн, некоторым показалось, будто женское лицо на арфе заплакало, проливая ядовито-зелёные, как море, слёзы. Четырём воинам ведьмы предрекли гибель, а на пятый раз произнесли имя, знакомое Весонтану лучше любого другого - его собственное.
- Весонтан, Весонтан! - завывали в унисон их голоса, похожие на звуки тростниковых флейт. - Берегись злого гения башни Сомбрус, что стоит посреди пустыни, по левую руку от солнца!
Каждое их пророчество вонзалось в грудь, подобно железному пруту. Каждый, кто слышал ведьм, немного побледнел; каждый, чьё имя они назвали, немного потерял свою душу, как будто ветер унёс одну из её частей. А вскоре и пять названных воинов унеслись, подобно осенним листьям, прочь от королевского дворца, прочь от земель Креннока, прочь - в пустоши, раскинувшиеся под небом, белым, как слоновая кость. Голбрант ускакал к побережью, к серо-стальным морским волнам, где его поджидало его собственное пророчество. Остальные скакали, куда глаза глядят, пытаясь избежать своей судьбы: тот, кому предсказали гибель у болота, лежащего в низменности, скакал к сухим холмам; тот, кому говорили о безлесных степях - в увядшие леса; тот, кому напророчили остроконечную гору - к равнинам, где лежали окутанные туманом озёра. Только Весонтан, встревоженный не менее других, последовал примеру Голбранта и унёсся прочь от крепости Креннок-дол, в то место, о котором говорили проклявшие его женщины - в земли на юге, по левую руку от солнца. По пути туда до Весонтана дошёл слух (каким образом - увидел ли он это во сне или услышал от птицы - он не был уверен), что Голбрант погиб. В его гибели была некая жуткая ирония: Голбрант охотился за своей судьбой вдоль побережья, но не нашёл её.  Воин повернул назад, в Креннок, но сбился с пути, снова оказался у моря и набрёл на высокую белую башню. А в башне сидела смерть с кровавыми волосами...
На рассвете Весонтан построил башенку из камней, преклонил колени под резкими лучами солнца, помолился за дух Голбранта, а затем снял с шеи янтарный крест и положил его на верхушку башенки и закрыл последним камнем, почтив этим жертвоприношением память своего брата. Чтобы отомстить за смерть Голбранта, нашёлся бы другой; чтобы помолиться за него, нашлись бы многие другие. Более того, этот крест был у Весонтана не единственным - он владел и другим, вырезанным из гладкого синевато-серого корунда. Но иногда возникает потребность в показном, поверхностном, бессмысленном жесте, и сейчас у Весонтана возникла именно она.
Наступал день. Весонтан встал и поскакал дальше, оставив башенку из камней в одиночестве.

***

Южная Пустошь имела очень бледный коричневый оттенок – такими бывают жёлуди зимой. Подобные земли, как правило, раз приняв определённый оттенок, редко от него отступают. То тут, то там виднелись иссохшие деревья, ветви которых упирались в небо, словно поддерживая его; вдали возвышались огромные горы орехового цвета, подножия которых терялись в клубах пыльной бури, отчего эти горы походили на корабли, покоившиеся на волнах пыли. Было холодно. На западе над равниной нависали облака, оттенком напоминавшие о первоцвете, из которых сыпался скупой град, глухо стуча по земле. Недобро светило солнце.

***

На третью ночь после того, как Весонтан построил башенку, во сне ему примерещилось, что за ним наблюдает какая-то девочка. Её лица не было видно - то ли из-за волос, то ли из-за покрывала на нём; но она была так близко, что Весонтан чувствовал её взгляд на себе. Всю ночь ему снилось, как эта девочка пристально смотрит на него, а когда Весонтан проснулся, то обнаружил, что так и было.
Девочка стояла чуть поодаль от него, но наклонялась вперёд, к нему. Весонтан спал на земле прямо в доспехах, отчего был похож на фантастическое насекомое. Неподалёку был привязан его конь - серой, как дым, масти с синеватым отливом, а между конём и Весонтаном на земле виднелся потухший костёр, причём располагался он так, что вместе конь, воин и костёр будто бы образовывали незаконченный четырёхугольник или неполную четырёхконечную звезду, и девочка устроилась так, чтобы закончить эту фигуру. На её лице не было покрывала, как во сне Весонтана, а светлые, как пудра, волосы были уложены в косу вокруг головы. Весонтан поглядел ей в глаза и увидел, что девочка была очень маленькой, но уже некрасивой. Но Весонтан поднялся на ноги и учтиво поклонился ей, ведь она была женского пола и пришла к нему в одиночестве в этой глуши, а воины Креннок-дола уважали женщин пол, к какому бы сословию они не принадлежали и какими бы некрасивыми не были их лица.
- Что ты хочешь от меня, маленькая госпожа? - спросил Весонтан.
- Твоей помощи, - прошептала маленькая некрасивая девочка.
- Скажи, что я могу сделать?
- Год тому назад я проходила мимо одного места, а одно существо меня схватило и взяло в плен. Оно сотворило для меня темницу - в ней я теперь томлюсь и в ней сгнию, если не найдётся храбреца, который меня освободит.
Весонтан прикоснулся к синему кресту на шее:
- Но, маленькая госпожа, ты же здесь, рядом со мной, в пустоши! Разве можно одновременно быть и здесь, и где-то в темнице?
- Посмотри, какая я! - воскликнула девочка. - Я юна, но так уродлива! На самом же деле я взрослая, прекрасная женщина, но то существо держит мои годы и мою красоту у себя. Только мои годы и красота находятся в его темнице, а остальное бродит на свободе. Не покинь же меня в моём отчаянии!
Весонтан перекрестился. Тогда ему стало видно, что сквозь очертания девочки слабо просвечивают лучи солнца. Весонтан услышал, как судьба подкрадывается, хрустя песком позади, но повернуться к девочке спиной не мог.
- Покажи мне, где это существо тебя держит, - сказал он. Девочка вытянула руку, указывая на горизонт, и её вытянутая рука добавила пятый луч к звезде, на концах невидимых лучей которой находились она, Весонтан, потухший костёр и конь. Там, куда показывал палец девочки, стояла тонкая башня цвета теней.
- Богом тебя заклинаю, - тихо произнёс Весонтан, - скажи мне, под каким именем известна эта башня; если же она безымянна, скажи, как здесь зовётся земля, на которой она стоит?
- Ни у земли, ни у башни нет имени, - ответила девочка. - Но там обитает существо, что держит меня в плену. Прошу, сразись с ним ради меня, только отпусти.
- Ступай же, - сказал Весонтан, и она исчезла. Хотя башня, что стояла перед ним, была безымянной, он знал, что это за башня.
Весонтан поел хлеба, попил вина, накормил коня, оседлал его и помолился. На бледном лице воина застыло непреклонное выражение. Затем он забрался на коня и поскакал к тёмной башне, стоявшей на горизонте.

***

Холодное солнце поднялось, достигло зенита и опустилось. Земля проносилась мимо Весонтана, разворачиваясь, словно каменный ковёр, на первый взгляд меняясь, но на самом деле всегда оставаясь одинаковой. Уголком глаза воин видел, как мимо проходит горный хребет, то поднимаясь, то опускаясь, видел впадины и холодные ущелья. Около полудня Весонтан скакал через лес; деревья в нём были тонкими, как палочки, так что у них даже не было нижних ветвей - они все сломались под тяжестью снега в одну из прошлых зим. Ветви повыше были согнутыми, как рёбра скелета, а в этих грудных клетках росли тонкие пожухлые листья, и мрачная башня была прекрасно видна из-за ветвей. Наконец Весонтан покинул лес с пожухлой листвой, но два часа спустя попал в другой такой же. Там был тёмный, но чистый пруд, и воин напоил там своего коня. Этот лес они покинули в последний час перед закатом, и башня, казалось, ничуть не приблизилась.
Когда солнце погасло - а здесь, в пустоши, оно именно гасло, как будто светило было пламенем свечи, а небо и земля - пальцами одной руки, внезапно гасившей огонёк - Весонтан спешился, помолился, утолил голод и уснул.
Когда наступило утро, он повторил то же, что делал предыдущим утром, оседлал коня и продолжил путь.
Наступил полдень, и башня, казалось, ничуть не приблизилась.
Начал дуть пронизывающий ветер. Снова пошёл град, и градины стучали о доспехи Весонтана и бессильно отскакивали, как отскакивают стрелы в бою.
Наконец град перестал, и Весонтан увидел, что где-то между ним и далёкой башней в небе кружили длиннокрылые птицы. Вскоре он достиг виселицы. На ней несколько месяцев назад кого-то повесили, и с тех пор его клевали птицы. Видимо, в пустоши еды было так мало, что они по-прежнему здесь кружили, безнадёжно мечтая о добыче. Весонтан взглянул на скелет повешенного, и тот заговорил:
- Куда ты едешь, воин - в башню Сомбрус?
Испуганный конь начал пятиться. Весонтан осадил его, обнажил меч и поднял его перед собой, потому что эфес и лезвие вместе образовывали крест:
- Пожалуй, да. Почему ты говоришь со мной?
- Почему бы и нет? Здесь так мало людей проезжает... Если доедешь до башни, найдёшь там часть меня.
- Скажешь, в башне лежат твоя кожа, твоя плоть и твоя кровь? - поинтересовался Весонтан.
- Скажу.
Весонтан издал короткий смешок. Его руки онемели.
- Тогда скажи мне ещё кое-что: откуда ты знаешь, как называется башня? - спросил воин.
- Забыл, - ответил скелет мертвеца. - Если найдёшь мою плоть, спроси у неё.
Тут спустилась одна из птиц и набросилась на лицо Весонтана, жадно целясь ему клювом в глаза. Он взмахнул мечом, разрубил птицу пополам, и её половинки упали на землю.
Весонтан продолжал скакать, и больше птицы его не преследовали. Ветер перебирал кости скелета, точно струны арфы.
Ближе к закату Весонтан преодолел какой-то овраг и оказался на берегу озера. Вода в нём была гладкой, как зеркало, но ничего не отражала, будто поверхность этого зеркала затуманилась. На берегу озера стояла беседка, похожая на цветок колокольчика, поставленный донышком кверху, и такого слабого цвета, что было невозможно понять, что это за цвет. Солнце вспыхнуло красным напоследок и исчезло, и вход в беседку тут же открылся. Несколько слуг вынесли пару стульев, столик и навес; свечи расцвели бесцветным пламенем, и из беседки вышла женщина.
Она походила на обеих женщин, что Весонтан оставил в Кренноке: пышными формами она напоминала Маргену, с которой он делил ложе, а бледным, как луна, ликом феи - Лилист, девственницу, которой он слагал песни. Но её головной убор, волосы и наряд были тенью, и глаза её были тенью.
- Добро пожаловать, воин, - сказала женщина. - Прошу, поужинай со мной.
Весонтан знал, что еда и вино её тоже были тенью, но всё равно спустился с коня, привязал его и подошёл к столику возле озера.
Всё было так, как он и предвидел: мясо, вино, хлеб, фрукты - всё это было призрачно, и даже вода в чаше Весонтана была призрачной, хотя и обладала вкусом мятных трав. Они с женщиной вели беседу, но она не спрашивала ни о чём существенном.
- Нравится ли тебе пустошь? - спросила женщина. - Выдерживает ли она сравнение с другими пустошами?
Весонтан ответил утвердительно. Тогда она сказала, что солнцу и луне было, наверное, ужасно скучно вечно ходить туда-сюда по небу; и Весонтан согласился, что так жить нелегко, но звёздам приходится ещё хуже - они ведь вечно стояли прикованные на своих местах. Потом женщина велела одной из своих теней принести Весонтану арфу-тень, и Весонтан начал перебирать струны-тени. Он запел одну из песен, что сочинил для Лилист, но добавил к ней некоторые из тех слов, что говорил Маргене во время их постельных удовольствий. Его чистый и ровный голос громко разносился в ночном молчании, а сам Весонтан тем временем думал о Голбранте и об арфе с лицом женщины, струны которой теперь перебирали разве что морские волны.
Женщина встала, взяла Весонтана за руку и повела его в беседку. Рука, которой он касался, была настоящей. Весонтан заключил женщину в объятья, и она вся оказалась настоящей, а жар её крови почти обжигал Весонтана. Его охватил постыдный восторг - он предвкушал, как в объятьях этой женщины сможет овладеть двумя сразу: одной, что была робкой и невинной, и второй, что познала все глубины мирского наслаждения. Но та башня вдали была тенью, а значит, башня похоти - тоже тень. В миг, когда желание стало нестерпимо сильным, женщина остановила Весонтана и прошептала ему на ухо:
- Я запечатана - не так, как запечатаны девы, но хуже: более надёжно. Клянусь, ты никогда меня не пронзишь.
Он застонал.
- Каждую башня Сомбрус от чего-то отделяет, - сказала она. - У девы она отнимает её девственность, у женщины, которую уже познали, отнимает нечто другое. Башня отделяет нас от самих себя.
Тут крест на шее Весонтана прикоснулся к соску на её груди, и женщина исчезла. Беседка поднялась над головой Весонтана, превратилась в огромную птицу и улетела прочь, за озеро. Её одинокое отражение мелькнуло на матовой поверхности озера, будто в затуманенном зеркале.
Наверху повисла алая луна. Далеко-далеко, за мили отсюда, Весонтан видел башню, и мука его чресл становилась всё дальше, подобно беседке.
В пыли на берегу он начертал мечом слова:
«Почему тебя назвали "Сомбрус"»?
Надпись сдуло ветром.
Весонтан преклонил колени и молился, пока не уснул. Ему снилось, будто он стоит рядом с башенкой из камней. Он изнасиловал девочку и пришёл сюда, чтобы священники подвергли его ударам плетью во искупление греха. Но священников здесь не было - лишь птица сидела на башенке из камней. Она сказала ему:
- Если люди чего-то боятся, они дают этому имя, чтобы было не так страшно. У башни нет имени, и у тебя его нет.
Весонтан проснулся. Озеро исчезло. Прошёл почти час, прежде чем ему удалось вспомнить своё имя.

***

Следующие три дня Весонтан скакал по пустоши, стремясь к башне, которую иногда называли Сомбрус. Башню было прекрасно видно отовсюду, и ничто никогда её не загораживало. Если на пути встречались снопы, между ними непременно было пространство, достаточное, чтобы он видел через него башню. Если начинал идти град, прямые, как иголка, очертания башни были видны, невзирая на градины. Весонтан видел башню даже в темноте, хотя она была почти того же цвета, что и тьма. Но ближе башня так и не становилась, и Весонтан её так и не достиг.
Днём происходило нечто странное: Весонтану встретился разрушенный дом, из трубы которого шёл дым, хотя огонь в ней не горел. Ему попалась змея, которая сбросила кожу, и кожа уползла прочь, а змея так и осталась лежать. Ночью всё становилось ещё страннее: по воздуху мимо вдруг проплыл баркас под балдахином из газовой ткани, истекающий светом. Весонтан вытянул вверх руку с мечом, и острие с громким звуком поцарапало киль корабля.
Он скакал ещё два дня. Ему встретилось поле, но вместо злаков на нём росли колы, а на их верхушках были черепа, оставшиеся от голов, которые некогда на эти колы насадили. Весонтан уже настолько привык к подобному, что ожидал, что черепа с ним заговорят, и прислушивался всё время, пока ехал через поле; но они так ничего и не сказали.
Еда закончилась. Конь рвал сухую, обожжённую траву, хрустевшую от утреннего холода. Иногда по дороге встречались ручьи, но не все из них были настоящими или пригодными для питья.
И всегда перед Весонтаном стояла башня, хотя пейзаж между ним и ею постоянно менялся - на смену склонам приходили овраги, на смену им - скалы, оползни и пыльные бури. Но ближе башня так и не становилась, и Весонтан её так и не достиг.
«Рано или поздно я всё-таки вырвусь из Южной Пустоши», - подумал он, - «и попаду в другие земли. Что тогда? Сможет ли башня преследовать меня и за пределами этой пустоши?» Теперь он на собственном опыте узнал,  как ужасно скучно было солнцу и луне, вынуждённым вечно ходить туда-сюда по небу. Эта дикая пустошь вся была зачарована, вся осквернена этой башней. Быть может, Весонтан никогда не достигнет ни края пустоши, ни самой башни.

***

Однажды утром он проснулся. Голова у него кружилась от голода. Тогда Весонтан спросил себя: что он делает? Ему предрекли его судьбу, он добросовестно пустился ей навстречу, но судьба снова и снова ускользала. Весонтан устремил взор к тёмной игле на горизонте - она была ничуть не ближе, чем в тот день, когда некрасивая девочка показала башню Весонтану. Бесчестно ли сбегать с поля боя, если враг сам убегает и не желает сражаться? Бесчестно ли отказаться от задания, если не способен его выполнить? Возможно, призрачная башня сама дала ему ответ на этот вопрос, вечно ускользая. Пытаясь встретить судьбу лицом к лицу, Весонтан тем самым образом её избежал. На сердце у него полегчало, но сомнение продолжало зудеть за плечом: невыполненная задача была не более, чем... невыполненной задачей, нарушенной клятвой, испорченной работой. Иногда тот, кто поворачивается спиной к убегающему врагу, заслуживает, чтобы ему всадили нож между лопатками.
Весонтан подождал, пока солнце не поднимется на три пяди над скалой. Тогда он развёл огонь. Весонтан был существом разносторонним; где-то в нём скрывался, помимо прочего, и язычник, и теперь он разводил огонь, как некогда строил башенку из камней во имя Голбранта. Каждый день, утром и на закате, Весонтан молился Богу, а теперь он творил жертвоприношение богам пустоши. Он отрезал прядь своих волос и сжёг её в огне, бросив туда вместе с волосами и кольцо из тусклого золота, снятое со среднего пальца. Он принёс им свою кровь, сделав мечом аккуратный надрез на предплечье. Он принёс им воду из своего рта, плюнув в огонь. Наконец он ещё раз преклонил колени и сотворил деяние, считавшееся грехом, ведь таким образом он тратил зазря свои детородные силы. Дрожа от болезненного и постыдного удовольствия, он пролил в огонь языческих богов своё семя.
Некоторое время он лежал на боку, ожидая какого-нибудь знака - гнева, отпущения грехов, может быть, даже уступки. Но Весонтан не удостоился никакого знака, и огонь наконец погас. Тогда он подумал о зелёных холмах и шафрановом небе Креннока, о плодах, лозах, охоте, песнях, любви; подумал об одном священнике - строгом, мудром и любящем, как родной отец - об омовении, смывающем грехи, о белой розе, которую Лилист один раз носила в волосах, о гладких ногтях Маргены, царапавших его плечи.
Весонтан оседлал коня, повернул его спиной к башне Сомбрус и сам повернулся на север, в сторону границы, которую он пересёк около семнадцати дней назад в погоне за смертью.
Всё сразу показалось ему новым. Он оглядывался вокруг, чуть покачиваясь от утомления и растерянности. Коричневая земля была усеяна зеркальными камнями, скалы - пронизаны жилами кварца, мрамора, угля. Яростное небо было неподвижно - его душило застывшее облако, хотя откуда-то и дул скудный ветер, которому не давали прохода высокие скалы и глубокие впадины. Весонтан сначала опустил взгляд, потом поднял и наконец устремил его на горизонт перед собой, страстно желая увидеть пустые просторы, ожидавшие его: постоянный вид башни стал подобен бесконечной боли в незаживающей ране.
Вверху было небо, внизу - пустошь, прямо перед ним - два горных хребта, будто вырезанных ножом. А между ними, далеко-далеко - тёмная башня.
Весонтан издал стон, разбившийся о тишину. Воин остановил коня, пристально взглянул на башню перед собой, потом медленно повернул голову - только голову - и оглянулся в том направлении, куда ехал только что.
Там, за сотню шагов от него, скакал всадник на коне серой масти с синеватым отливом, стремясь на юг - к далёкой башне цвета теней. Доспехи всадника были чёрными, как уголь, а каштановые волосы оттенка умбры развевались на ветру. Он не оглянулся, в отличие от Весонтана, но внезапно тоже вскрикнул, ведь он тоже был Весонтаном.
Господи, спаси и сохрани меня, недостойного, свернувшего с пути, предначертанного судьбой. Боже всемогущий, не позволь вратам ада меня одолеть!
Всадник скакал на юг, к далёкой башне. На севере стояла далёкая башня - Весонтану оставалось только поскакать к ней...
Он живо повернул коня на восток и пустил тяжёлое, неуклюжее животное галопом, не глядя ни вперёд, ни назад.
Полчаса спустя конь оступился, и Весонтан осадил его, затем перекрестился и вознё молитву, представляя, как молится за него невинная Лилист, как проливает обжигающие слёзы Маргена. Затем он поднял взгляд и увидел далёкую башню на востоке. Оглянувшись, он увидел трёх всадников, и каждый скакал к далёкой башне - один на юг, один на север, один на восток. Пока у него была одна-единственная цель, ему не грозило ничего, кроме усталости и однообразия; теперь же его цель разделилась надвое - тут-то колдовство башни и обрело над ним власть, разделив... отделив его от самого себя и повторив это снова. Но он не извлёк из этого никакого урока, хотя это было и неважно, и продолжал скакать то туда, то сюда, на каждую из четырёх сторон света, потом на каждую из восьми, потом... И каждый раз, стоило только свернуть с пути, позади появлялся близнец, который скакал в противоположную сторону, которого он видел, обернувшись...
Он крикнул им, но никто не ответил. Он отвернулся, и пустыню сотряс крик множества голосов - его собственных голосов. Больше он не кричал.

Поднимитесь в воздух на высоту птичьего полёта, если бы здесь были птицы; узрите огромный круг всадников, что вечно скачут прочь друг от друга и стремятся к далёким тонким башням - вечно скачут прочь и вечно остаются за сотню шагов друг от друга, вечно стремятся к далёким башням, но ничуть к ним не приближаются; и всё же вечно скачут, вечно, вечно, прочь, прочь, прочь...

Комментариев нет:

Отправить комментарий